Într-o zi, pe-aproape de Sânt-Ilie,

Într-o zi, pe-aproape de Sânt-Ilie, se îngrămădise, ca mai totdeauna, o mulţime de trebi pe capul mamei: nişte sumani să-i scoată din stative; alţii să-i nividească şi să înceapă a-i ţese din nou; un teanc de sumane croite, nalt până-n grindă, aştepta cusutul; pieptănuşii în laiţă n-avea cine-i ţinea de coadă; roata şedea în mijlocul casei, şi canură toarsă nu era pentru bătătură! Ş-apoi, vorba ceea: Nu şedea, că-ţi şede norocul; ţevi de făcut la sucală; copil de ţâţă în albie, pe lângă alţii vro cinci-şase, care aşteptau să le faci demâncare. Treabă era acolo, nu încurcală; şi încă se cerea degrabă, căci venea cu fuga iarmarocul de Fălticeni, care acela este ce este. Şi mă scoală mama atunci mai dimineaţă decât alte dăţi şi-mi zice cu toată inima:— Nică, dragul mamei! vezi că tată-tău e dus la coasă, căci se scutură ovăsul cela pe jos; şi eu asemene nu-mi văd capul de trebi; tu mai lasă drumurile şi stai lângă mămuca, de-i fă ţevi şi leagănă copilul; c-apoi şi eu ţi-oi lua de la Fălticeni o pălăriuţă cu tăsma ş-o curăluşă de cele cu chimeri, ştii colč, ca pentru tine!— Bine, mamă! dar, în gândul meu, numai eu ştiam. Toate ca toatele, dar la cusut şi sărăduit sumane şi mai ales la roată, mă întreceam cu fetele cele mari din tors; şi din astă pricină, răutăcioasa de Măriuca Săvucului, care, drept să vă spun, nu-mi era urâtă, făcea adeseori în ciuda mea şi-mi bătea din pumni, poreclindu-mă Ion Torcălău, cum îi zicea unui ţigan din Vânători. Însă pentru asta tot îmi era dragă, şi torceam împreună cu dânsa, la umbra nucului lor, câte-o movilă de drugi de canură, de mă săruta mama, când i le arătam seara acasă. Aşa ne duceam băieţii şi fetele unii la alţii cu lucrul, ca să ne luăm de urât, ceea ce la ţară se cheamă şezătoare şi se face mai mult noaptea, lucrând fiecare al său; cum torceam eu, de-a mai mare dragul pe întrecute cu Măriuca, şi cum sfârâia fusul roţii, aşa-mi sfârâia inima-n mine de dragostea Măriucăi! Martor îmi este Dumnezeu! Şi-mi aduc aminte că odată, noaptea, la o clacă de dezghiocat păpuşoi, i-am scos Măriucăi un şoarec din sân, care era s-o bage în boale pe biata copilă, de n-aş fi fost eu acolo. D-apoi vara, în zilele de sărbătoare, cu fetele pe câmpie, pe colnice şi mai ales prin luncile şi dumbrăvile cele pline de mândreţe, după cules răchiţică de făcut gălbenele, sovârv de umplut flori, dumbravnic şi sulcină de pus printre straie, cine umbla? Povestea cântecului:
Fă-mă, Doamne, val de tei
Şi m-aruncă-ntre femei!

Şi, scurtă vorbă, unde erau trei, eu eram al patrulea. Dar când auzeam de legănat copilul, nu ştiu cum îmi venea; căci tocmai pe mine căzuse păcatul să fiu mai mare între fraţi. Însă ce era să faci când te roagă mama? Dar în ziua aceea, în care mă rugase ea, era un senin pe cer şi aşa de frumos şi de cald afară, că-ţi venea să te scalzi pe uscat, ca găinile. Văzând eu o vreme ca asta, am şparlit-o la baltă, cu gând rău asupra mamei, cât îmi era de mamă şi de necăjită. Adevăr spun, căci Dumnezeu e deasupra! De la o vreme, mama, crezând că-s prin livadă undeva, iese afară şi începe a striga, de da duhul dintr-însa: Ioane! Ioane! Ioane! Ioane! şi Ion, pace! Văzând ea că nu dau răspuns de nicăieri, lasă toate în pământ şi se ia după mine la baltă, unde ştia că mă duc; şi, când colo, mă vede tologit, cu pielea goală pe nisip, cât mi ţi-i gliganul; apoi, în picioare, ţiind la urechi câte-o lespejoară fierbinte de la soare, cu argint printr-însele,şi aci săream într-un picior, aci în celălalt, aci plecam capul în dreapta şi în stânga, spunând cuvintele:

Auraş, păcuraş,
Scoate apa din urechi,
Că ţi-oi da parale vechi;
Şi ţi-oi spăla cofele
Şi ţi-o bate dobele!

După aceea zvârleam pietrele, pe rând, în ştioalna unde mă scăldam: una pentru Dumnezeu şi una pentru dracul, făcând parte dreaptă la amândoi; apoi mai zvârleam câteva, de încuiam pe dracul în fundul ştioalnei, cu bulbuci la gură; ş-apoi, huştiuliuc! şi eu în ştioalnă, de-a cufundul, să prind pe dracul de un picior, căci aşa ne era obiceiul să facem la scăldat, de pe când Adam-Babadam. După asta, mă mai cufundam de trei ori în rând, pentru Tatăl, pentru Fiul şi Duhul Sfânt, şi înc-o dată pentru Amin. Apoi mă trăgeam încetişor pe-o coastă, la marginea bălţii, cât mi ţi-i moronul, şi mă uitam pe furiş cum se joacă apa cu picioruşele cele mândre ale unor fete ce ghileau pânza din susul meu. Mai frumos lucru nici că se mai poate, cred! Toate acestea le privea biata mamă, uitată cu mâinile subsuoară, cum e omul necăjit, de după un dâmb din prund, aproape de mine. Dar eu n-o vedeam pe dânsa, căci eram în treabă. În totului tot, a fi trecut la mijloc vro jumătate de ceas, cât a zăbovit mama acolo, mai vro trei-patru de când fugisem de-acasă, ş-ar fi trebuit să înceapă a mi se pune soarele drept inimă, după cum se zice, căci era trecut de amiază. Însă eu, în starea în care mă aflam, fiind cuprins de fericire, uitasem că mai trăiesc pe lume! În sfârşit, mama, cât era ea de tare de cap, de la o vreme pierde răbdarea şi vine tiptil, în vârful degetelor, pe la spatele mele, când mă uitam la fete, cum vă spun, îmi ia toate hainele frumuşel de pe mal şi mă lasă cu pielea goală în baltă, zicându-mi cu năduh:

— Îi veni tu acasă, coropcarule, dacă te-a răzbi foamea, ş-apoi atunci vom avea altă vorbă! Şi se tot duce.Ei, ei! ce-i de făcut, Ioane? Fetele de la ghilit, care văzură asta, numa-şi dau ghiont una alteia şi chicoteau pe socoteala mea, de răsuna prundul. Iară eu intram în pământ de ruşine, şi cât pe ce să mă înec, de ciudă ce-mi era. Şi din dragostea cea mare de mai dinioarea, îmi venea acum să le strâng de gât, nu altăceva. Dar vorba ceea: Poţi opri vântul, apa şi gurile oamenilor? De-aceea le-am lăsat şi eu pe fete să râdă, până li s-a duce gura la ureche, şi pândind vreme pe când şed ele plecate şi dau pânza în apă la ghilit, fac ţuşti! din baltă ş-o iau la sănătoasa; şi aşa fugeam de tare pe prund, de săreau pietrele, pe care le stârneam cu picioarele, cât mine de sus. Şi fuga, şi fuga, fără să mă uit în urmă, până ce dau între hudiţi, pe drumul care ducea la noi acasă. Dar nu merg pe drum, de ruşine să nu întâlnesc vrun om, ci sar în grădina lui Costache şi merg tupiluş prin păpuşoi; apoi într-o hudiţă, din hudiţă în grădină la Trăsnea, şi iar prin păpuşoi; şi când aproape să ies din grădină, mă simţesc câinii lui Trăsnea, şi la mine, să mă rupă! Ce-i de făcut? Auzisem eu din oameni că, dacă vrei să nu te muşte câinii şi să te lase în pace, cum îi vezi că sar la tine, să te tupilezi jos la pământ şi să-i laşi să te latre cât le place, fără să te urneşti din loc; căci ei bat cât bat şi, de la o vreme, te părăsesc şi se duc. Şi adevărat este, căci aşa am scăpat şi eu de câinii lui Trăsnea, atunci când am dat peste păcat cu ei şi ei cu mine. Noroc din cer până-n pământ că nu m-a prins melianul şi haramninul de Trăsnea, care avea mare ciudă pe mine, de cănd mă zăpsise în grădina lui la furat mere domneşti şi pere sântilieşti, căci m-ar fi snopit în bătaie. Ş-apoi numai asta mi-ar mai fi trebuit acum, cât eram de pricopsit! În sfârşit, după ce m-au lăsat câinii lui Trăsnea în pace, cum v-am spus, am sărit în răspintenele unui drum; de acolo, în grădină la noi, şi atunci mi s-a părut că mă aflu în sânul lui Dumnezeu. Şi merg eu acum fără păsare prin păpuşoi, până în dreptul ogrăzii, şi mă uit printre gard şi văd pe mama cum se da în vânt după trebi, când în casă, când afară; şi-mi era mai mare mila de dânsa, dar şi de pântecele meu cel stocit de apă încă îmi era milă. Vorba ceea: Milămi e de tine, dar de mine mi se rupe inima de milă ce-mi este. Şinemaiputând suferi foamea, încep a mărnăi ugilit printre gard: Mămucăi, iacată-mă-s! Ş-odată şi sar în ogradă, mă înfăţişez dinaintea mamei, aşa chipos cum eram, îi apuc mâna cu sila, o sărut şi zic, scâncind: Mamă, bate-mă, ucide-mă, spânzură-mă, fă ce ştii cu mine; numai dă-mi ceva de mâncare, că mor de foame! Vorba ceea: Golătatea înconjură, iară foamea dă de-a dreptul. Ea, atunci, cum e mama cu bunătate, se uită galeş la mine şi zice oftând:

— Bine-ţi şede, coşcogeme coblizan, să umbli lela pe drumuri în halul acesta şi să mă laşi tocmai la vremea asta fără leac de ajutor! Hai de mănâncă, dar să ştii că mi te-ai lehămetit de la inimă; doar să te porţi de-acum tare bine, să mai fiu ceea ce-am fost pentru tine; dar nu ştiu, zău! Şi, scurtă vorbă, văzând că m-am pus rău cu mama, îi juruiesc eu că ce-am făcut n-oi mai face. Apoi umblu tot cu binişorul pe lângă dânsa şi nu ies din cuvântul ei afară nici cu fapta, nici cu vorba, căci: Vorba dulce mult aduce; la trebi-s hărnicuţ cât se poate: derdicam şi măturam prin casă ca o fată mare, de n-avea mama grijă când se ducea undeva. Şi-ntr-o zi o văz că mă sărută şi-mi zice cu blândeţe:

— Dumnezeu să te înzilească, Ionică, dragul mamei, şi să-ţi dea de toate darurile sale cele bogate dacă te-i purta cum văd că te porţi de-o bucată de vreme încoace! Atunci eu, pe loc am început a plânge, şi bucuria mea n-a fost proastă. Şi mai multă mustrare am simţit în cugetul meu decât oricând. Şi de m-ar fi bătut mama cu toate gardurile şi de m-ar fi izgonit de la casă ca pe un străin, tot n-aş fi rămas aşa de umilit în faţa ei, ca atunci când m-a luat cu binişorul! Şi să nu credeţi că nu mi-am ţinut cuvântul de joi până mai de-apoi, pentru că aşa am fost eu, răbdător şi statornic la vorbă în felul meu. Şi nu că mă laud, căci lauda-i faţă: prin somn nu ceream d

Результаты (русский) 1:

Когда-нибудь, рядом есть îngrămădise, это, как всегда, много его мать головы некоторых sumani, чтобы получить их из стендов; другие я nividească и начинают плести их снова; стек на заказ, высокий до sumane род пучка, ожидать шитья; pieptănuşii в laiţă был, кто держит хвост; Он сидел в середине колесо дом, и canură toarsă был не для woof! , И т.д. то это не, ЕврАзЭС: сб, которая искореняет удачу; трубы из sucală; малыш вырыли в районе, в дополнение к пяти до шести других vro, ждут, чтобы сделать demâncare. Работа была там, не încurcală; и все же, как вероятно пришли с пробегом ярмарка, которая является Эдинбург что это. Тогда мама и я получаю больше утром чем другие времена, и я говорю всем моим сердцем: — изображены ради матери! видим, что твой отец e пошел шить, как тот, кто проливает ovăsul; и я также не вижу мою голову заинтересованных; Вы можете оставить дороги и остановиться возле mămuca, конвейеру колыбель; c то и я получаю от овец Fălticeni pălăriuţă с curăluşă tăsma, и другие из тех, с colč chimeri, вы знаете, как для вас! — Ладно, мама! но в моей мысли но я знал. Хотя это все, но швейных и sărăduit и особенно sumane колесо, я întreceam с девушками в туловище; и от этой причины, озорная Ezequiel Săvucului, который, как вы говорите, я был уродливым, часто делал несмотря на мои и моей пороть от ударов, зарабатывая Poe меня Torcălău иона, как он сказал, цыган из охотников. Но это все я был дорогой, и torceam вместе с ней, в тени их гайки, Курган поляков из canură, я поцелуй мою маму, когда я посмотрел их вечером дома. Так мальчиков и девочек, мы шли друг на друга с работы, что мы можем принять, что страна называется şezătoare и сделал больше так ночью, работает каждый из его членов; Как я torceam выше Саке на Javier и превысила с как sfârâia время колесо, поэтому мое сердце sfârâia n мне люблю Măriucăi! Бог это мой свидетель! И помните, что однажды, ночью, на зерно Шеллер, самогон, который я удалил из груди Măriucăi şoarec, который был палку в бедных неврологических, я был там сам. Ну летние каникулы, с девушками на равнине, на colnice и особенно dumbrăvile луга и красочный mândreţe, после răchiţică сделали сбор календулы, цветущий sovârv, dumbravnic и sulcină поставить турок, которые ходить среди них? История песни:Сделать меня, Гоша, волна известьИ бросить между женщинами!И краткий чата, где было трое, я был четвертым. Но когда вы слышите качания младенца, не зная, как я шел; ибо он просто упал на меня более греха между братьями. Но что делает когда вы молитесь, мама? Но в тот день я rugase, это был безоблачное небо и так хорошо и тепло снаружи, вы не могли получить scalzi, как кур. Увидев меня как это на некоторое время, я şparlit его пойти с плохой мыслью на мать, я был necăjită мать и. Истинно говорю, потому что Бог выше! В то время, мать, полагая, что именно через сад, приходит вне и начинает кричать, но да дух от: Триша! Иоане! Иоане! Иоане! и Иоанна, мир! Видя, что она не дает ответа нигде, пусть вся земля и принять после меня идти, где я знал его; и, когда там, видит меня обнаженной, с tologit на песке, как я сделал, я gliganul; затем стоя, ţiind на сколько ушей lespejoară горячие от солнца, с серебром через себя, и здесь я галопом в ногу, Ачи, МСА в других идти голову вправо и влево, говоря словами:Wael, păcuraş,Удаление воды из ваших ушей,Вы овцы дают трясет;И овцы мыть cofeleИ вы избили ударных!După aceea zvârleam pietrele, pe rând, în ştioalna unde mă scăldam: una pentru Dumnezeu şi una pentru dracul, făcând parte dreaptă la amândoi; apoi mai zvârleam câteva, de încuiam pe dracul în fundul ştioalnei, cu bulbuci la gură; ş-apoi, huştiuliuc! şi eu în ştioalnă, de-a cufundul, să prind pe dracul de un picior, căci aşa ne era obiceiul să facem la scăldat, de pe când Adam-Babadam. După asta, mă mai cufundam de trei ori în rând, pentru Tatăl, pentru Fiul şi Duhul Sfânt, şi înc-o dată pentru Amin. Apoi mă trăgeam încetişor pe-o coastă, la marginea bălţii, cât mi ţi-i moronul, şi mă uitam pe furiş cum se joacă apa cu picioruşele cele mândre ale unor fete ce ghileau pânza din susul meu. Mai frumos lucru nici că se mai poate, cred! Toate acestea le privea biata mamă, uitată cu mâinile subsuoară, cum e omul necăjit, de după un dâmb din prund, aproape de mine. Dar eu n-o vedeam pe dânsa, căci eram în treabă. În totului tot, a fi trecut la mijloc vro jumătate de ceas, cât a zăbovit mama acolo, mai vro trei-patru de când fugisem de-acasă, ş-ar fi trebuit să înceapă a mi se pune soarele drept inimă, după cum se zice, căci era trecut de amiază. Însă eu, în starea în care mă aflam, fiind cuprins de fericire, uitasem că mai trăiesc pe lume! În sfârşit, mama, cât era ea de tare de cap, de la o vreme pierde răbdarea şi vine tiptil, în vârful degetelor, pe la spatele mele, când mă uitam la fete, cum vă spun, îmi ia toate hainele frumuşel de pe mal şi mă lasă cu pielea goală în baltă, zicându-mi cu năduh:— Îi veni tu acasă, coropcarule, dacă te-a răzbi foamea, ş-apoi atunci vom avea altă vorbă! Şi se tot duce.Ei, ei! ce-i de făcut, Ioane? Fetele de la ghilit, care văzură asta, numa-şi dau ghiont una alteia şi chicoteau pe socoteala mea, de răsuna prundul. Iară eu intram în pământ de ruşine, şi cât pe ce să mă înec, de ciudă ce-mi era. Şi din dragostea cea mare de mai dinioarea, îmi venea acum să le strâng de gât, nu altăceva. Dar vorba ceea: Poţi opri vântul, apa şi gurile oamenilor? De-aceea le-am lăsat şi eu pe fete să râdă, până li s-a duce gura la ureche, şi pândind vreme pe când şed ele plecate şi dau pânza în apă la ghilit, fac ţuşti! din baltă ş-o iau la sănătoasa; şi aşa fugeam de tare pe prund, de săreau pietrele, pe care le stârneam cu picioarele, cât mine de sus. Şi fuga, şi fuga, fără să mă uit în urmă, până ce dau între hudiţi, pe drumul care ducea la noi acasă. Dar nu merg pe drum, de ruşine să nu întâlnesc vrun om, ci sar în grădina lui Costache şi merg tupiluş prin păpuşoi; apoi într-o hudiţă, din hudiţă în grădină la Trăsnea, şi iar prin păpuşoi; şi când aproape să ies din grădină, mă simţesc câinii lui Trăsnea, şi la mine, să mă rupă! Ce-i de făcut? Auzisem eu din oameni că, dacă vrei să nu te muşte câinii şi să te lase în pace, cum îi vezi că sar la tine, să te tupilezi jos la pământ şi să-i laşi să te latre cât le place, fără să te urneşti din loc; căci ei bat cât bat şi, de la o vreme, te părăsesc şi se duc. Şi adevărat este, căci aşa am scăpat şi eu de câinii lui Trăsnea, atunci când am dat peste păcat cu ei şi ei cu mine. Noroc din cer până-n pământ că nu m-a prins melianul şi haramninul de Trăsnea, care avea mare ciudă pe mine, de cănd mă zăpsise în grădina lui la furat mere domneşti şi pere sântilieşti, căci m-ar fi snopit în bătaie. Ş-apoi numai asta mi-ar mai fi trebuit acum, cât eram de pricopsit! În sfârşit, după ce m-au lăsat câinii lui Trăsnea în pace, cum v-am spus, am sărit în răspintenele unui drum; de acolo, în grădină la noi, şi atunci mi s-a părut că mă aflu în sânul lui Dumnezeu. Şi merg eu acum fără păsare prin păpuşoi, până în dreptul ogrăzii, şi mă uit printre gard şi văd pe mama cum se da în vânt după trebi, când în casă, când afară; şi-mi era mai mare mila de dânsa, dar şi de pântecele meu cel stocit de apă încă îmi era milă. Vorba ceea: Milămi e de tine, dar de mine mi se rupe inima de milă ce-mi este. Şinemaiputând suferi foamea, încep a mărnăi ugilit printre gard: Mămucăi, iacată-mă-s! Ş-odată şi sar în ogradă, mă înfăţişez dinaintea mamei, aşa chipos cum eram, îi apuc mâna cu sila, o sărut şi zic, scâncind: Mamă, bate-mă, ucide-mă, spânzură-mă, fă ce ştii cu mine; numai dă-mi ceva de mâncare, că mor de foame! Vorba ceea: Golătatea înconjură, iară foamea dă de-a dreptul. Ea, atunci, cum e mama cu bunătate, se uită galeş la mine şi zice oftând:— Bine-ţi şede, coşcogeme coblizan, să umbli lela pe drumuri în halul acesta şi să mă laşi tocmai la vremea asta fără leac de ajutor! Hai de mănâncă, dar să ştii că mi te-ai lehămetit de la inimă; doar să te porţi de-acum tare bine, să mai fiu ceea ce-am fost pentru tine; dar nu ştiu, zău! Şi, scurtă vorbă, văzând că m-am pus rău cu mama, îi juruiesc eu că ce-am făcut n-oi mai face. Apoi umblu tot cu binişorul pe lângă dânsa şi nu ies din cuvântul ei afară nici cu fapta, nici cu vorba, căci: Vorba dulce mult aduce; la trebi-s hărnicuţ cât se poate: derdicam şi măturam prin casă ca o fată mare, de n-avea mama grijă când se ducea undeva. Şi-ntr-o zi o văz că mă sărută şi-mi zice cu blândeţe:— Dumnezeu să te înzilească, Ionică, dragul mamei, şi să-ţi dea de toate darurile sale cele bogate dacă te-i purta cum văd că te porţi de-o bucată de vreme încoace! Atunci eu, pe loc am început a plânge, şi bucuria mea n-a fost proastă. Şi mai multă mustrare am simţit în cugetul meu decât oricând. Şi de m-ar fi bătut mama cu toate gardurile şi de m-ar fi izgonit de la casă ca pe un străin, tot n-aş fi rămas aşa de umilit în faţa ei, ca atunci când m-a luat cu binişorul! Şi să nu credeţi că nu mi-am ţinut cuvântul de joi până mai de-apoi, pentru că aşa am fost eu, răbdător şi statornic la vorbă în felul meu. Şi nu că mă laud, căci lauda-i faţă: prin somn nu ceream d

Результаты (русский) 2:

Однажды, около Санта-на-Илие, тесно, как всегда, много голове вялым матери: некоторые Sumani вывести их из состояния; другие к вам сплести nividească и начать снова; стек вырезать крестьянских слоев, высоко-н луч, швейная ожидать; pieptănuşii сдвиг скамейке в который никогда не имел очереди ожидания; колесо сидеть в доме, и была выделена очесы КАЛЛУСНОЙ! Тогда он идет: Не остаться, что ваша удача сидеть; трубы из Sucală; ребенок сосать в постели, среди других VRO пять-шесть, ожидая, чтобы сделать им съестных припасов. Дело было, запутанные; и еще весьма требовательны из Фэлтичени ярмарки пришли работать, что, что это. И тогда Мать Могу ли я встаю утром, чем другие времена, и я говорю всем моим сердцем - Ница матушке! видеть, что твой отец берется шить, для СЕЛА овса встряхивают вниз; Я не вижу в голове напоминают вялым; дороги и оставляет вас сидеть рядом Mamuca из них делают трубы и колыбели младенца; C-то я возьму тебя на шапке с TASM Фэлтичени соавторами curăluşă тех, с химерами, вы знаете, как Колка для вас - Хорошо, мама! но, на мой взгляд, но я знал это. Хотя toatele, но швейных и sărăduit крестьянских пальто и особенно за рулем, я конкурировать с большими девочек в туловище; и эта причина, озорной Măriuca Săvucului, которые, как вы говорите, я был уродлив, часто, несмотря на избиение кулаками, и я назвал Ion Torcălău меня, как он сказал в цыганской охоты. Но за все, что было дорого для меня, и развернулся вместе с ней в тени грецкого ореха их баров по насыпи очесы, мать поцеловала меня, когда я показываю им домой ночью. Таким образом, мы пошли друг на друга юношей и девушек для работы в качестве мы ненавидели, к которой страна называется пчелы и делать больше ночь, каждый его рабочий; Как я развернулся, самый большой сопротивления гонку против Măriuca, и как шипела шпиндель колеса, так что мое сердце шипела во мне любви MARIUCA! Бог мне свидетель! И помните, что когда-то, в ночное время, группа из лущеного работа кукурузы, я принес в MARIUCA мыши груди, которая была введена в ее плохой болезни ребенка, я был бы там сам. Д-то летом, по праздникам с девушками на равнине Колн и особенно через луга и рощи, полный красоты, после получения ивы делается бархатцы, майоран заполнено цветок dumbravnic и sulcină положить через одежду, которые ходить? История песни:
Возьми меня, Господи, волны
Известь! И я бросаю между женщинами и кратко говоря, там, где было трое, я был четвертым. Но когда я услышал, что ребенок колыбелью не знаю, как я чувствовал, только что упал грех для меня, чтобы быть выше среди братьев. Но то, что мне было делать, когда мама просит вас? Но в тот день, он молился, чтобы это было ясное небо, и так приятно и тепло на улице, что вы хотели, чтобы валяться на берегу кур. Видя себя в такую ​​погоду, я должен раздобыть лужу, намереваясь вред матери, а моя мать и тосковать. Скажите правду, ибо Бог выше! Какое-то время, мать, думая, что он был где-то сад, он выходит и начинает плакать, но, чтобы дать дух Иоанна! Иоанн! Иоанн! Иоанн! Ион, мир! Видя ее дать этот ответ в любом месте, пусть вся земля и взять меня, чтобы пойти, я знал, куда я иду; и, когда он видит tologit с обнаженной на песке, как вы и меня GLIGAN; Тогда, стоя, зная, ухо по lespejoară горячей серебра на солнце сами по себе, и МСА соль в ногу игл в другой, ACI склонил голову вправо и влево, говоря слова Auraş, păcuraş , удалить воду из ушей, что вы будете давать десять центов старый; А вы овцы стирать манжету! и я буду бить Добеле Тогда я бросил камни в то время, в ştioalna, где я купаться, один для Бога, другой для дьявола решений правой рукой и, затем бросил несколько демонов осле ştioalnei Lock, бисерные рта; и чем потом huştiuliuc! и я в ştioalnă, то ничем не примечательный, чтобы поймать демона ноги, потому что это была наша привычка делать купание на когда Адам-Babadam. После этого, погрузиться мне три раза подряд, Отца, Сына и Святого Духа, и еще раз для Амина. Затем я медленно вытащил ребро на краю пруда, как вы и меня дебилом, и я прищурилась, как играть водные футов лиц, которые GHILEA гордиться в верхней части моей лезвия. Хорошая вещь, что никто не может поверить! Все они выглядели бедная мать забыла подмышками руки, как человек, раздражает насыпи щебня после близко от меня. Но я никогда не мог видеть ее, потому что я был в бизнесе. Идеальный всем передается в средней VRO полчаса, но задержался там мать, Vro три-четыре, так как fugisem дома, я бы для начала я поставил солнце, как сердце, а Он говорит, для него было за полдень. Но я, в состоянии я был в, начиная от счастья, я забыл, что живут в мире! Наконец, мама, как это было трудно для головы в то время, терпение и приходят тихо, пальцев на спине моего времени, наблюдая за девушки, как вы говорите, я беру всю одежду красиво на берегу и оставляет меня с обнаженной бассейном, с năduh сказал мне: - Я прихожу домой вы, coropcarule если вы победить голод, тогда мы будем иметь еще один чат! И все они duce.Ei! Что Джон? Девушки из GHILEA, которые видели его, и дать Нума подтолкнуть друг друга и хихикали себя, оглушительный наброска. Яра я извиваться, и как раз собирался утопить, из обиды, что я был. И еще dinioarea большая любовь, теперь я мог задушить их, не altăceva. Но он идет: Вы можете остановить ветер, вода и рты людей? Вот почему я оставил девочек и я смеялся, пока они не приведут в рот к уху, и скрывается в то время как вы сидите на левой и дать им воды GHILEA ткань, сделать Tustica! Балтийский-взять здоровье; и поэтому я бежал тяжело гравия, соли, камней которая вызвала ноги, как по мне. И бежать и бежать без оглядки до Hudiţă дать между ними, на дороге, ведущей к дому. Но не идти по дороге, стыд не отвечают vrun человека, но прыгать в своем саду tupiluş Костаке и пройти кукурузы; то Hudiţă из Trasnea Hudiţă саду, и в то время кукурузы; и вы получите почти из сада, я чувствую, Trasnea своих собак, и я, сломать меня! Что делать? Я слышал от людей, что, если вы не кусают собаки, и пусть вы идете, как вы видите, что скачок в вас, вы TUPILATI на землю, и пусть они лают на вас, как им нравится, не получая urneşte на месте; ибо они избили битой и, на некоторое время, я оставляю вас и уходят. И правда, так я избавился от своей собаки Trasnea, когда я наткнулся на грех с ними и они со мной. Приветствия от неба до земли в том, что поймали меня и haramninul из Trasnea Мелиан, который имел большой гнев со мной, так как я хочет подарить Петербургу в своем саду, чтобы украсть яблоки и груши царствование sântilieşti, потому что я бы бить снопы. Я только тогда мне пришлось бы сейчас, как я застрял! Наконец, после того как я покинул собак Trasnea один, как я уже сказал, я прыгнул răspintenele дорогу; там, в саду у нас, а потом я думал, что я был в лоне Бога. А теперь я иду без птиц кукурузой, до двора, и посмотрите через забор и посмотреть мою мать, как дать ума вялым, когда дом, когда за пределами; и он был более жалость к ней, но моя матка и хранится вода все еще ​​жалел меня. Как говорится: Милам для вас, но для меня это разбивает мое сердце, что мой милость. Şinemaiputând страдают от голода, мРНК начать ugilit через забор: Mamuca, iacată мне-х! Мы как-то и прыгать во двор, я предстану перед матерью, так чип, как я был, захватить его за руку и таща поцелуй и сказать, хныканье: Мама, бить меня, убить меня, меня повесить, ты меня знаешь ; просто дайте мне что-нибудь поесть, что голодают! Как говорится: окружающая наготу, голод Яра дает право. Она, то, как моя мама с добротой, смотрит на меня и говорит задумчивый вздох: - Ну вы сидите coşcogeme coblizan чтобы слоняться о на дорогах него, как это и позвольте мне в это время неизлечимой помощь! Приходите и съесть, но знаю, что вы lehămetit моего сердца; Просто вести себя хорошо сейчас трудно перестать быть то, что я для тебя; но я не знаю, на самом деле! И короткий разговор, видя, что я сделал плохой матерью, я juruiesc им, что то, что я не сделал овец. Затем пешком всего быть спокойным в дополнение не танцевать и не оставляйте их слово, ни дело или слово для: принести больше сладкого разговор; высоких частот и трудолюбие как можно: derdicam и прокатилась по дому, как большая девочка, мать не имела осторожность при куда-то. И в один прекрасный день зрелище, целует меня, и нежно говорит: - Бог ты înzilească, Ионическое дорогая мать и дать вам все Его богатый, если вы носите я вижу вы действуете в течение длительного времени здесь! Тогда я сразу же начал плакать, и моя радость была не плохая. И чем больше я чувствовал, что мой упрек совести, чем когда-либо. И я бы бил мою маму заборы, и я буду изгнан из дома, как незнакомец, все, что я оставил так унижаться перед ней, потому что, когда я должен быть спокоен! И не думаю, что я сдержал свое слово в четверг более-то, потому что это было мне, пациента и твердо говоря мой путь. И, что не может похвастаться, для похвалы им: сон не требует г

Результаты (русский) 3:

в один день, рядом - элайджа, а ngr, м, Dise, как всегда, много дел: некоторые sumani по голове матери вытащить его из stative; другие nivideasc, и начать ее ткать раз; стопку sumane контролирует, дальнего света, подожди шитья; piept, ню. II в лай ţă не кто держит хвост; колесо было посреди дома,и canur, toars, не для уток.то, о чем не сидел, ты сидишь на sucal, удачи, трубы; детей, а в овраге, в частности, пять, шесть, которые ждали, чтобы продовольствие.он был там, а не ncurcal,; и по - прежнему необходима, но продажи фэлтичени бежал, вот это.и потом, сегодня утром я школу, мама, чем в другие времена, и я говорю от всего сердца: - любой, матушка!видишь, что твой отец ушел, чтобы шить для OV ă - суль - оседать, и я думаю, что у меня голова; вы уходите, и оставаться рядом с м, muca дорог, трубопроводов и качели, ребенок;C - значит, вы и я, может занять от фэлтичени является incy с т, sma и негодяй, лу şă the кимери COL), знаешь, для тебя!- ладно, мам!но, на мой взгляд, я только знал.все, все, но для шитья и S, R, duit sumane и особенно на колесо, я гонял со старшей девочки туловища; и по этой причине, бусинками глазами м, riuca S, vucului, которые, как вы говорите,я не уродина, он часто бил меня, несмотря на мои кулаки, poreclindu меня шейная гривна, L, U ион, поскольку он был цыган от охотников.но это все было, моя дорогая, я бы может и наряду с этим, их распространение деревом каштана тень, сколько кучу нотоносцы из canur, поцелуй меня, мама, когда с указанием их домой на ночь.так мы ходили с другими мальчиками и девочками вещь,так мы можем получить уродливый, что страна в кружке кройки и шитья и делает более работает каждую ночь, как я бы мурлыкать его; я, большой гонки с м, riuca ради, и как сф в R - IA вала колесо, так что мое сердце мне в суф в R - я, riuc, я люблю!бог свидетель!я помню, однажды ночью, чумой dezghiocat кукурузы,я взял м, riuc, я мышь из груди, которая заключается в том, чтобы взять ее болезни, бедный ребенок, я там не был.D - и тогда, во время летних каникул, с девушками на равнине, на colnice и особенно в пойменных и его, полные красоты, после выбора R, кай, IC, нужны, sov в фургоне заполнены цветы, dumbravnic и sulcin, положить между одежды, кто он?история и песни: господи, сделай меня и волна извести и брось между женщинами.

и коротким словом, где было три, я была четвертой.но когда я услышал ребенком ", я не знаю, как я приехал, просто меня не грех, будет больше между братьями. но что делать, если спросить у матери?но в тот день, когда я спросил ее,это было чистое небо и хорошо и тепло на улицу, что хочешь купаться на земле, как трусы.вижу я погода, как это, я стащил с бассейном, будет плохо, мама, мама, и я была раздражена.правды, потому что бог!через какое - то время, мать, думая, что я был в саду, где - то, выходит, и начинает кричать, но умирать от: джон!джон!джон!джон!и джон, мир!увидев ее, что ответа нет нигде, пусть все земли и выходит после меня туда, где он знал, так и после того, как он видит меня голой на tologit, с песком, как и я gliganul; затем, в ноги, на iind уши на один lespejoar, горячего солнца, с серебряными сами по себе, это было в ногу, здесь, в другой.